Она совсем не так представляла себе свое пусть и не далекое, но будущее. Как минимум сейчас она должна была держать на руках свою дочь, а не подушку, а обнимать ее должен был не плед, а Питер. Но все не так, ее малышку не спасли, одна только мысль об этом заставляла ее сердце просто рваться на куски, а горло протяжно выть звериным голосом. Да и о том, что у нее должна была родится девочка, она узнала позже и то, скорее по неосторожности врачей, которые промолвились ненароком, как ни крути девушке от этого легче не стало. Ну а что потом? Руманчек - этот цыган преисполненный доблести и чести, образчик благих намерений и просто поэт прекрасного будущего взял и свалил тогда, когда он нужен был ей больше всего на свете. Никто не любит проблемы, а цыгане, как оказалось в двойне. Но быть может он и не врал, и прекрасное будущее ждет где-то там за горизонтом только его, и какая-нибудь новая наивная дурочка уже слушает его трели развесив уши для лапши, которую так больно снимать, когда цыганским сказкам приходит конец. Хотя, чего его собственно винить? Кому нужна несовершеннолетняя смазливая девчонка, залетевшая неясно от кого... хотя это пол беды, вся беда в том, что эта девчонка двинулась умом на почве потери этого ребенка, чей папаша не знамо кто. Но, как оказалось, и самовлюбленный эгоист нарцисс может стать самоотверженной нянькой для невменяемой младшей сестры. Во многом благодаря Роману Лита пошла на поправку, ему, как никому другому удавалось подобрать те слова, которые повлияют на девушку нужным образом. А может быть просто ближе него у нее никогда не было, а Питер был на ее дороге лишь камнем, о который лишь спотыкаются и после потирают ногу, прогоняя боль, и идут себе дальше.
Вот и Лита шла, правда изредка останавливалась, чтобы потереть ногу, ведь камень был не малый и, чтобы избавится от последствий встречи с ним необходимы были систематические визиты к доктору Прайсу. Вот на одном из таких сеансов, когда Йохан был более менее уверен что состояние девушки более или менее стабильно, и вопросы о том, периоде жизни Литы, когда произошла ее загадочная беременность, не вызовут у нее нового потрясения и не отшвырнет назад весь процесс выздоровления. В общем суть состояла в том, что он был обеспокоен тем, что вероятнее всего отцом ребенка был никакой не ангел, да и быть им ну никак не мог в принципе, а близкий родственник девушки, например отец или кузен с легкостью сойти собственно за этого мифического ангела. А выяснилось это при анализе ДНК ребенка врачами из Института Годфри, по этому и хранилось в секрете и тайне добрым доктором Прайсом, дабы уберечь Литу от ненужных потрясений. Сейчас же, обеспокоенный тем, что девушка вновь может подвергнуться насилию со стороны близких родственников (если подвергалась), а может быть лишь потому, что Оливия заставила, что более вероятно, рассказывает девушке эту страшную тайну. Но девушка от таких новостей оказалась близка к новому потрясению, и откровенно не понимала ничего из того, что говорил Прайс, точнее понимала, но того, как все это могло произойти нет.
Не дав доктору Йохану вразумительного ответа, Годфри решила разобраться во всем сама, хотя ей просто хотелось доказать самой себе, что той ночью к ней пришел ангел, ведь быть изнасилованной прекрасным небесным созданием куда лучше, чем, скажем, отцом или братом. Но Интернет, да и вообще устройство мира, были как-то против этого, поэтому девушка решила поговорить об этом с Романом, пусть это было и не ловко, да и от одной мысли о том, что описанные Прайсом события правда, становилось как-то не по себе. Но больше всего она боялась потерять последнего и единственного человека, который был с ней практически всегда, лишь потому что доктора что-то нашли.
Она специально выбрала время, когда никто бы не помешал, не появился из ни откуда, по середине разговора, не дав им поставить точку. Заговорила ненароком, как будто не специально, как будто просто так, чтобы вместе посмеяться:
- Знаешь, мне Прайс сказал, что тогда они сделали анализ ДНК ребенка. - начала из далека, она знала брата и знала, что излишней спешкой себе и разговору лучше не сделает.
- Сказал, что отцом ребенка скорей всего является мой близкий родственник... бред, правда? - она казалась такой наивной, либо это просто внешность белокурой миниатюрной девушки, с огромными морскими глазами играла с ней злую шутку.

Он не умел говорить правду. Кто-то, например, не умеет врать, этих людей сразу ж выдает их поведенье, нервозность, нелогичный бред, который они начинают нести. Но Роман умеет лгать, это он делает мастерски и без зазрения совести, что и говорить, искусство врать он впитал от своей суки-матери, то ли с ее молоком, то ли в ее утробе. Но вот говорить правду для Годфри было проблемой, и винить его тут в принципе не за что, ведь не мы такие, а жизнь такая, ну а под влиянием такой женщины, как Оливия, едва ли можно стать образчиком добродетели.
То, что говорил Роман, казалось ей полным бредом, упыри, внушение, метафоры, но то как он это говорил, запинаясь и мямля, играясь с портсигаром отца, казалось ей правдой. К тому же поверить в существование упырей, после того как спала с оборотнем и лишилась ребенка, после того как твоя одноклассница превратилась в чокнутого варгульфа и напала на тебя, было не так-то сложно. Если так подумать, не появись Питер в их жизни, Лита бы уже родила, и играла бы в счастливую мать одиночку. Она смотрела на брата глазами, полными смятения и понимания, ей было непонятно для чего Оливии все это было нужно, но убежать, разревется, кричать о том, как она ненавидит всю эту часть семейки Годфри ей точно не хотелось. Напротив, каково должно быть Роману от осознания того, что он сделал... того, что сделала с ним мать.
Ей даже не пришлось спрашивать зачем, как из уст брата тут же последовал ответ, видимо у них действительно была какая-то связь, хотя с чего бы ей взяться непонятно. Знала, что он хотел от нее, что-то услышать, только она не знала, что сказать, все ее слова вышли бы больным извращенным бредом, потому что она не испытывала отвращения к тому, что произошло, но то, как это произошло вызывало у нее чувство отдаленно напоминающее страх. Она думала о том, что еще ждать от Оливии, и что еще она может внушить им, если уже не внушила, от этого становилось еще больше не по себе.
- В любом случае планы твоей матери с треском провалились. - облизнув, она поджала губы - Как и много чего еще. - от этого становилось как-то горько, ком уже начинал собираться в горле: осознание того, что она носила ребенка Романа легче не сделало.
И пусть она практически ничего и не помнила о той ночи, но мысль о том, что тогда с ней был Роман растекалась вязким теплом, заставляя каждую мышцу в ее теле напрячься. И вот она уже принадлежит к больной половине семейки Годфри, а может всегда принадлежала, просто отношения с Питером заставили ее почувствовать себя нормальной и отодвинуть совсем не сестринские мысли о брате на задний план.
Она сглотнула и вздохнула продолжая покусывать губы, боясь ляпнуть что-то не то, Роман в любом случае оставался Романом, пусть и по отношению к ней он был другим, а может ей просто так казалось или она хотела, чтобы так и было.
- Что было то было, это уже не исправить, да и едва ли в этом есть наша вина. - она пожала плечами, пытаясь не выглядеть рассеянной. - Главное, чтобы отец не узнал, не думаю, что это ему понравится.
- Послушай - она подошла к брату, который все крутил в руках портсигар, и забрала из его рук эту тяжелую вещицу. - Все нормально... на столько, на сколько оно может быть нормальным... для нас. - и постаралась улыбнуться, посмотрев ему в глаза.

Дрожал. Это было так странно. С чего ему волноваться или боятся, браться за ее ладонь так, словно он сейчас упадет или упустит ее. А у нее лишь перехватывало дыхание от ощущения его прикосновений, таких незначительных, но заставляющих ее дышать через раз.
Сердце забилось ровнее, как только Роман закурил и отошел, не далеко, но для блондинки делать вдохи стало определенно легче. Девушка призадумалась прежде чем дать ответ на его вопрос, вспоминая разговор с Прайсом, наблюдая за тем, как брат выдыхает сизый дым.
- Ну он выразил некую обеспокоенность, возможно он просто хотел покопаться в грязном белье Годфри, - она сложила губы и пожала плечами, - либо, поучаствовать в семейной оргии, например.
На самом деле ей было все равно зачем, да и что он еще узнал, ребенок мертв - этого уже не исправить. Главное, чтобы никто больше не узнал, ни Норман, ни Мария, потому что это будет крах, едва ли все окажется так, как предположил Роман. Потому что старший Годфри скорее увезет дочь на другой конец материка, чем поверит в существование упырей. Ну, а если все же попытается убить Оливию, или даже Романа у него это не выйдет, и в семействе Годфри станет на одну вдову больше.
- А может ему сказали сказать? - продолжила предполагать, - Правда не понимаю зачем это могло понадобится твоей матери. - Лита вообще старалась об Оливии не думать и избегала ее всегда, когда это могло быть возможным, ей хватало того, что она слышала от Романа и углублять свои знания о тетушке ей крайне не хотелось.
Сложила руки, облокотилась спиной о комод, продолжая наблюдать за братом, который казалось пропустил все, что она сказала, задумавшись над чем-то своим. В комнате уже стоит тяжелый запах табака, обжигающий ей нос, еще немного и все она будет пахнуть точно также резко и горько.
Никак не ожидала, что он наклонится в ее сторону, хоть и наблюдала за каждым его движением. Дыхание вновь перехватило, от брата повеяло запахом табака, но более сладким, слегка выветренным. Смотрит ей в глаза, показывая бутылку с виски.
- Буду - она кивнула, сложив губы.
Ей же теперь можно, она ведь больше не беременна. Волей не волей вспомнился тот вечер после школьного бала, та поездка в машине, во время которой, она призналась Роману, что беременна, пусть и не хотела этого делать. Интересно, как бы он отреагировал зная, что этим мифическим ангелом был он. А ведь в тот момент Лите действительно показалось, что любой, чье имя она бы не назвала, оказался если бы не трупом, то награжденным тяжкими телесными. Такой вот был Роман, правда от чего он так ревностно относился ко всему что, происходило с сестрой, она тогда не понимала, а скорее думать не желала. Сейчас же она просто думает о том, что брат слишком ревностно относится к тому, что так или иначе считает своим. Он разлил виски, взяла стакан, отпила и призадумалась. Прохладная жидкость обжигала язык и горло, медленно растекаясь теплом по телу, расслабляя.
- Если твоя мать упырь... то ты выходит тоже? - облизала губы, вертя стакан в руке. - И как давно ты об этом узнал?
Подлив себе еще виски в стакан, она вернулась на кровать, забравшись на нее с ногами, посмотрев на Романа, слегка похлопала ладонью по покрывалу позвав его к себе.

Фыркнула, она не любила, когда брат говорил так про себя, ведь он был на порядок лучше, чем думал о себе, и уж тем более лучше, чем считала Оливия. Нет, несомненно, у этой женщины есть чему поучится, но материнство далеко не ее сильная сторона, что не удивительно, если учесть то, какая она сука.
- Ее разочарование не твоя проблема. - бросила, ей не хотелось развивать эту тему. Ни к чему бы не привело все равно, Роман вспылил бы, а она обиделась и надула губы... ссорится не хотелось.
Думала над словами брата, прикидывая насколько давно их родители спали вместе, и почему Норман не разведется. Знает ли мать? Скорей всего нет... что будет, когда узнает? То, что брат сел рядом с ней заметила лишь по движению матраса, была слишком сильно погружена в свои мысли. Она всегда пила медленно, особенно такие крепкие напитки, как виски, но это никак не мешало ей быстро пьянеть. Рассмеялась, когда Роман подталкивал к её губам стакан. На самом деле это действительно выглядело достаточно комично, да и в общем-то забавно это напиваться с братом.
- Спаиваешь или внушаешь? - рассмеялась, а после, выпив виски, поставила пустой стакан на кровать.
Блондинка уже и забыла о том, как недовольно сморщила лоб при упоминании Питера. Не то чтобы, она не хотела о нем слышать во все, просто ей было неприятно вспоминать об этом, ровно как содрать с практически зажившей раны болячку: боли нет, но что-то все равно не так.
- Думаю, - она облизала губы, посмотрев Роману в глаза, - нас зацепило то, что он был не такой как все, не такой как мы привыкли...
Выдохнула, запустив пальцы в волосы, чтобы убрать спустившуюся на лицо челку, а после посмотрела ему в глаза:
- ...не знаю, это было, как наваждение, навязчивая идея... - она чуть мямлила растягивая гласные, градус верно и скоро ударял ей в голову. - ...лучше б никогда его не встречать - нахмурилась и инстинктивно погладила плоский живот, на котором, под одеждой красовались грубые шрамы от когтей и швов.
Свыкнутся с мыслью, что тот кто обещал никогда не покидать, свалил под шумок тогда, когда был ей нужней всего, оказалось для Литы достаточно сложно, но не смертельно. Спасали лишь таблетки которыми ее пичкали, чтобы она была безэмоциональным овощем, дабы избежать чего. Потеря ребёнка действительно была для нее болезненной, но девушка нашла утешение в Питере, точнее в его отсутствии. Да, по началу было больно но после, после она сделала его козлом отпущения, ведь не появись он в Хемлок Гроув, едва ли Кристина Вэндал стала бы варгульфом, а значит на Литу никто бы не напал. Возможно, она и была не права, но так или иначе это более или менее помогло ей придти в себя. Хотя сейчас в ее голове и промелькнула мысль, что в любом случае их жизнь вряд ли была бы похожа на счастливую сказку.
Подвинулась по ближе, положила голову ему на плече, и потянула руку за бутылкой виски.
- Скучаешь по нему? - не отрывая головы от плеча, подняла глаза на Романа, после отпила из бутылки.
Сама не заметила как стала водить кончиками пальцев по руке брата. Ей было спокойно, не смотря на то, что внутри нее бушевали отголоски прошлой боли и отчаянья. Сейчас она думала о том, что сейчас все вернулась на круги своя так, как-будто ничего и не было: ни беременности, ни Питера, ни странных убийств - второй шанс, главное его не проворонить.